Be simple kind of man
Крылья
С неба лился смех. Можно было подставить руки «лодочкой», и игристый смех наполнил бы их за несколько секунд, только не весил бы нисколько, скорее даже поднимал бы в воздух одним прикосновением, такой он был лёгкий.
В пригороде, где дома были достаточно старыми, чтобы иметь щели, через которые по вечерам в дом забирались сквозняки и играли с язычками свечей; где у каждого был свой плед и грелка на случай раннего отключения отопления; где ценились лохматые добродушные собаки и рыжие, тёплые, худые коты, было необычайно пусто в этот сырой холодный вечер. По стенам незавешенных комнат не мелькали белые вспышки от смены канала на телевизоре, не горел свет в гостиных и кухнях. Вечер был дряхлый и ворчливый - хотя и весенний.
Школа пустовала. Воспалённый от красного заката горизонт пророчил сильный ветер. Небо, обложенное клочками свинцовых туч, тяжело лежало на вершинах удалённых небоскрёбов. На стадионе стоял пустой ящик, накрытый потрёпанным синим пледом, и рядом дрожал замёрзший стаик. Это был не добрый дедушка, а полноватый человек с лицом, которое всегда казалось хмурым из-за морщин и обвисших щёк. Озорники прозвали старика Бульдогом, и он не преминул их несколько раз «облаять».
Но в руках этого неприятного на вид человека в клетчатой куртке, в опухших руках в потёртых великоразмерных кожаных перчатках, лежала молодая чайка, пытаясь расправить крылья. Наконец, ей удалось выбраться на указательный палец левой руки, и после нескольких неуверенных взмахов она стремительно поднялась над зажигающимся фонарём и полетела в сторону реки.
Бульдог постоял немного, но никаких звуков чайка не издала. Просто серой тенью пересекла небо и улетела. Поморщившись от радикулита, он, переваливаясь с ноги на ногу, дошёл до мусорника и кинул туда ящик и драный плед. Хотел кинуть и перчатки, но, сняв одну, почувствовал холод и передумал.
По земле потянуло ледяным воздухом. Бульдог ускорил шаг, и уже на повороте задержался, посмотрел на закат блестящими глазами и рассмеялся смехом ребёнка, пусть с хрипотцой, но громко и весело.
Мимо ветром пронесло газетный лист. Старик похлопал себя по рукам, чтобы согреться, нахмурился и пошёл дальше. Лицо его было сердитым, бульдожьи щёки неприятно покачивались, а брови сдвинуты. Но в уголках глаз его лучились морщины от миллионов улыбок.
С неба лился смех. Можно было подставить руки «лодочкой», и игристый смех наполнил бы их за несколько секунд, только не весил бы нисколько, скорее даже поднимал бы в воздух одним прикосновением, такой он был лёгкий.
В пригороде, где дома были достаточно старыми, чтобы иметь щели, через которые по вечерам в дом забирались сквозняки и играли с язычками свечей; где у каждого был свой плед и грелка на случай раннего отключения отопления; где ценились лохматые добродушные собаки и рыжие, тёплые, худые коты, было необычайно пусто в этот сырой холодный вечер. По стенам незавешенных комнат не мелькали белые вспышки от смены канала на телевизоре, не горел свет в гостиных и кухнях. Вечер был дряхлый и ворчливый - хотя и весенний.
Школа пустовала. Воспалённый от красного заката горизонт пророчил сильный ветер. Небо, обложенное клочками свинцовых туч, тяжело лежало на вершинах удалённых небоскрёбов. На стадионе стоял пустой ящик, накрытый потрёпанным синим пледом, и рядом дрожал замёрзший стаик. Это был не добрый дедушка, а полноватый человек с лицом, которое всегда казалось хмурым из-за морщин и обвисших щёк. Озорники прозвали старика Бульдогом, и он не преминул их несколько раз «облаять».
Но в руках этого неприятного на вид человека в клетчатой куртке, в опухших руках в потёртых великоразмерных кожаных перчатках, лежала молодая чайка, пытаясь расправить крылья. Наконец, ей удалось выбраться на указательный палец левой руки, и после нескольких неуверенных взмахов она стремительно поднялась над зажигающимся фонарём и полетела в сторону реки.
Бульдог постоял немного, но никаких звуков чайка не издала. Просто серой тенью пересекла небо и улетела. Поморщившись от радикулита, он, переваливаясь с ноги на ногу, дошёл до мусорника и кинул туда ящик и драный плед. Хотел кинуть и перчатки, но, сняв одну, почувствовал холод и передумал.
По земле потянуло ледяным воздухом. Бульдог ускорил шаг, и уже на повороте задержался, посмотрел на закат блестящими глазами и рассмеялся смехом ребёнка, пусть с хрипотцой, но громко и весело.
Мимо ветром пронесло газетный лист. Старик похлопал себя по рукам, чтобы согреться, нахмурился и пошёл дальше. Лицо его было сердитым, бульдожьи щёки неприятно покачивались, а брови сдвинуты. Но в уголках глаз его лучились морщины от миллионов улыбок.
Джей 18/08/10